Поездка из Киева

— Милок, я — старая женщина, одна живу под Чернобылем, сейчас еду к единственному сыну в Москву. Давно с ним как не виделась.

Наш поезд недавно отъехал от перрона вокзала в Киеве и неспеша двигался на северо-восток по направлению к Москве. Я поудобнее устроился на нижней полке плацкарта и стал любоваться лесами и полями Украины, которые проносились мимо меня в окне. Невысокого роста, пожилая, но по моим меркам ещё не старая женщина, слегка полноватая и с очень усталым лицом, неспешно говорила со мной, раскладывая свою еду на маленьком и узком столике нашего купе. Я молча слушал и отдыхал. Она продолжала говорить.

— Как Чернобыль рванул, нас сначала эвакуировали, но потом вернули, сказав, что уровень радиации не настолько высок, чтобы включать наш город в зону отчуждения. Мужа у меня уже тогда не было, а сын учился в Москве, поэтому мне пришлось возвращаться к себе обратно — у меня просто не было ни сил, ни возможности переехать куда-то подальше от Чернобыля.

Я неспешно перевёл взгляд на неё, она же спокойно продолжала доставать из своей сумки курицу, огурцы, помидоры и хлеб. Было видно, что она не бедствовала, но и не шиковала. От курицы шёл приятный аромат, который щекотал мне нос. Я ехал вместе с группой, еда у нас была покупная, а не домашняя, поэтому я не торопился с ней расправляться, так как мы только начали ехать, а поездка предстояла долгая.

— Вернули нас, но потом я стала замечать, как мне постоянно хочется спать. Но сколько бы ты ни спал, всё равно не выспишься. Целый день ходишь, работаешь весь день, но при этом всё время хочется спать. И такая сонливость всегда, просто смертельная усталость. Вот такая напасть. Я — одна, единственный сын остался в Москве, а родственники разбросаны по всей Украине.

Шёл 1999 год, мы с классом возвращались из недельной экскурсионной поездки в Киев. Меня поразил Киев, его чистота, красота и древность. Нам очень повезло: всю неделю стояла тёплая и солнечная погода. После Москвы Киев казался курортом. Мы были в начале мая, и тогда уже вовсю цвели каштаны. С нами все говорили по-русски, я так толком и не услышал украинской речи, кроме как в киевском метро. Так вот и эта поседевшая женщина общалась со мной на чистом русском, хотя я ей не говорил, что я из России. Дружелюбие и открытость украинцев поразили меня, москвича. Даже здесь, в поезде, эта украинка говорила со мной как с родственником, естественно и непринуждённо.

— Но как только я покидаю это проклятое место, уезжаю подальше от Чернобыля, так ежедневная сонливость с усталостью уходят от меня, их словно рукой снимает. Вот какая чертовщина. Я много раз ходила к врачу, он мне говорит, что я не одна такая, много это у кого в наших краях. Оказывается, во всём виновата радиация! Но Украине наплевать на нас, не хотят расселять или переселять подальше от этих мест. А куда я сама перееду? Квартиру ни продать, ни обменять, так как к нам никто не едет, никто! Вот так мы и вымираем, от радиации!

Я молчал, мне было её жаль. Радость от прогулок по Киеву, по Крещатику, по церквям и монастырям Киева, от цветущих каштанов не покидала меня, я не мог расстроиться от её слов, но мне всё равно было грустно за неё.

— Сын — он у меня единственный, ему самому надо жить, а Москва — ох, какой дорогой город! Я бы ему сама помогла, поэтому спросить его о помощи и не смею! У него есть своя семья, переехать к ним нет никакой возможности. Но навестить, приехать на недельку, на другую, это я ещё могу. И на том спасибо! Я постоянно разъезжаю, убегаю от этого прокаженного места, но не наездишься же, работать тоже надо!

Я не стал интересоваться её профессией, это не имело значения. В поездах собеседники говорят всё, что хотят, и их мало кто спрашивает. Да и зачем? Придёт поезд на вокзал, сойдут люди на станции, а разговоры забудутся, и никто о них не вспомнит. Люди развлекают себя такими разговорами, они проходят, как новости, пролетают, не задерживаются.

— Как вернусь к себе домой, неделю-две нормально сплю, работаю, не устаю. А потом наступают сонливость с усталостью, и они не отстают, и так до следующей поездки. Я спрашивала доктора о лекарствах, а он говорит, что нет таких. Нет, милок, нет! Гиблое место… Отведай моей курочки, не бойся, она — не чернобыльская, а купила я её в Киеве, перед поездкой ночевала у своей киевской подруги.

Я с радостью взял предложенный кусок. В моей школе-интернате нас, подростков, кормили очень скудно, и поэтому мне постоянно хотелось есть. У меня не было карманных денег, а свой паёк я экономил, пытаясь растянуть на всю длинную поездку.

— Милок, а где ты пальцы потерял? Уж не из-за Чернобыля ли?

Я её успокоил, сказав, что так было с самого рождения, но не из-за радиации, а потому что моя мать переболела краснухой со мной в животе — вот и результат — пальцы у меня не такие, как у всех. Мне ещё, как говорится, повезло. Краснуха уродует человеческий плод в материнской утробе куда беспощаднее. Этот ответ подействовал на неё успокаивающе, более того, она предложила мне больше еды, видимо, из жалости ко мне. Я не стал отпираться, так как мой отказ мог её расстроить: ей явно хотелось позаботиться обо мне. Она ласково взглянула на меня и многозначительно сказала.

— Мы с тобой оба калеки, ты — по рождению, я — из-за Чернобыля. Но мы живём же!

Ей вроде бы стало как-то легче, и она перестала говорить о своём несчастье. Мы проговорили весь вечер, при этом она продолжала меня подкармливать. На следующие утро, мы прибыли в Москву, сошли с поезда и сразу разошлись. Я не помню, о чём ещё мы говорили весь тот вечер, но я помню этот разговор о её удивительной болезни, вызванной радиацией, и с теплотой вспоминаю доброту этой простой украинки. И мне не грустно, ни за себя, ни за неё, так как она и я научились жить со своими недугами.

(C) 2021, Степан Баранов.